— И что же ты собираешься сделать?

— Я лишу их возможности поддерживать свои традиции и привычный образ жизни…

Тучина молча ожидала продолжения. И оно последовало.

— Для этого не нужно ничего особенного. Как ты знаешь, до сих пор цыгане полностью игнорировали требования законов Империи, Семейного, Административного и Уголовного кодексов. Достаточно сказать, что в настоящее время они держат в своих руках восемьдесят процентов розничной торговли наркотиками.

— Насколько я знаю, в МВД существовало негласное распоряжение не трогать цыган.

Ярославичев кивнул:

— Да, это так. Просто разовые акции ничего бы не дали, а коренное изменение ситуации в этой среде требует системного подхода. Но до последнего времени мы еще не были готовы к преобразованию образа жизни целого народа. У нас просто не было достаточно ресурсов, кадров, мест в пенитенциарных и детских сиротских учреждениях, как и многого другого. К тому же… это одна из тех акций, которая, будь она реализована несколько раньше, вызвала бы не только всеобщее одобрение, но и всеобщий энтузиазм. А мне совершенно не нужно такого эффекта.

— И что же им грозит?

Император криво усмехнулся:

— Да в общем ничего неожиданного. То, что уже прописано в законах и является обязательным для всех, проживающих на территории Империи. Те, кто бродяжничает и побирается, попадут под действие соответствующих статей Уголовного кодекса. Лица, принуждающие других людей к бродяжничеству и нищенствованию, также пойдут под суд. Семьи с детьми должны представить легальный источник существования, обеспечивающий необходимый уровень дохода на каждого ребенка. У тех, кто этого не имеет, детей отберут и отправят в Дома ребенка и Военно-медицинские школы. Кстати, большинство начальников там как раз из тех цыган, которые закончили военный факультет твоего университета. А по поводу тех, кто по локоть влез в торговлю наркотиками, у тебя, я думаю, и вовсе нет никаких вопросов?

Тучина кивнула:

— А что ты будешь делать с теми цыганами, что не согласятся с тобой?

Император пожал плечами:

— У них два пути — измениться, но таких, кто сможет и, главное, захочет измениться, будет немного. Помнишь результаты исследований, которые твои ребята проводили два года назад?

— Да, их уровень инвариантности целых восемьдесят девять процентов, семейно-клановые структуры контроля в их среде слишком жесткие, чтобы их менталитет мог адаптироваться в другой системе ценностей. — Про себя же Тучина подумала, что те, кто изменится, уже будут цыганами только по названию, если, впрочем, он позволит оставить им это название.

Ярославичев пожал плечами, как бы говоря, что этим уже все сказано.

— А каков другой путь?

Император улыбнулся, но улыбка эта была жесткой.

— Пока у них еще есть возможность эмигрировать.

Тучина медленно кивнула…

Они еще минуты две говорили о каких-то более мелких вещах, наконец Ярославичев отключился. Тучина некоторое время сидела, глядя на потухший экран, затем, будто очнувшись, повернулась к клавиатуре и торопливо набрала номер. Когда на экране возникло знакомое лицо, она через силу улыбнулась:

— Здравствуй, Виктор.

Тот пристально посмотрел на нее, и с лица его сползла улыбка, которой он встретил ее появление на своем экране.

— Ты говорила с ним?

Тучина кивнула.

— И что?

Она, не отвечая, выдвинула ящик стола, достала оттуда тонкую и длинную дамскую сигару, прикурила, затянулась и выпустила дым сквозь сжатые или, скорее, стиснутые зубы.

— Похоже, ты был прав.

Тот, кто сейчас носил имя Виктор, с торжествующим видом откинулся на спинку своего кресла. Тучина вновь затянулась:

— Сегодня я ясно почувствовала в нем черты Шикльгрубера. Понимаешь, я даже не могла предположить, что он способен на такое… — Красивый рот Тучиной исказила страдальческая гримаса, она всхлипнула. — Никогда, никогда ни один из нас не мог упрекнуть Мойзеля в том, что он стремится к власти. Как и в том, что он недрожащей рукой способен стереть с лица земли целый народ. Неужели все, кто принимается за строительство Империи, становятся такими!

— Ты сказала, народ?

Тучина раздраженно мотнула головой.

— Не совсем то, что ты думаешь. Он собирается в ближайшее время заняться цыганами. И после того как он ими займется, такого народа больше не будет. Будут люди, в жилах которых течет цыганская кровь, но… — Она глубоко затянулась сигарой и закашлялась. Ее собеседник молча ждал. Отдышавшись, Тучина хрипло проговорила: — И ты подумай, он выбрал для этого самый простой и… самый жестокий путь. А ведь при его-то уме можно было придумать такой вариант, притом не один, который сохранил бы для нас эту уникальную культуру.

Виктор пожал плечами:

— Не знаю, я ему не судья. Тем более, — он слегка поморщился, — когда речь идет о цыганах. Просто я тоже почувствовал ЭТО в нем, только гораздо раньше. — Он застыл молча, постукивая пальцами по столу. Молчала и Тучина. Наконец Виктор не выдержал. — И что же ты думаешь предпринять?

Тучина пожала плечами:

— Пока не знаю. Я еще не настолько сошла с ума, чтобы пытаться идти против него, но участвовать во всем этом меня тоже как-то не тянет… Может, пройду через Изменение и забьюсь в какую-нибудь дыру.

Виктор криво усмехнулся:

— Надолго ли? Неужели ты не поняла, что, если его не остановить, скоро он подомнет под себя всю планету? — Виктор зло рассмеялся. — Так долго изображал из себя доброго Михеля в коротких штанишках и только теперь явил свое истинное лицо. А у него сейчас, между прочим, тысячи юных волчат… Подумать только, я сам давал для этого свою кровь! — Он горестно вздохнул.

— Мне надо подумать, Виктор, — тихо сказала Тучина и отключила экран.

2

Ташка встретила его в аэропорту. Филипп привычным жестом воткнул билет в «маячок» и повесил его себе на пояс, и тут она налетела и, обдав ароматом мокрых волос и таких же мокрых полевых цветов, которые она держала в руке, закружила его по залу. Филипп смутился:

— Ну ты чего?

Ташка насмешливо сморщилась:

— Ничего, тюфяк. Совсем оснобился там в своем Нью-Йорке.

— Как? — не понял Филипп, но Ташка только расхохоталась и поволокла его через зал. Филипп попытался притормозить. — Подожди, мне еще багаж получать.

Ташка мотнула головой:

— Брось, оставим на терминале мой адрес — после таможни пришлют.

Филипп хмыкнул и покорно двинулся за ней.

На улице шел дождь. Филипп вдохнул терпкий русский воздух и быстро нырнул в Ташкин «корнет», припаркованный у самого выхода.

— Теперь здесь разрешают парковаться?

Ташка помахала блестящим брелоком:

— Только не более чем на две минуты. Просто здесь полгода назад под асфальтом проложили ведущие кабели, так что как только я увидела, что ты выходишь из посадочного терминала, быстренько вызвала машину со стоянки.

— Однако… — со смешком проговорил Филипп. — Всего год не был дома, а такие изменения.

Ташка рассмеялась:

— Привыкай, милый! Кстати, твою «Волгу-империал» я отогнала на сервис. С первого января запрещается эксплуатация электромобилей, не оборудованных боковыми бамперными камерами. Так что ты должен мне сорок рублей.

Филипп с крайне серьезным лицом полез во внутренний карман пиджака, и они оба, не выдержав, расхохотались…

Дома они набросились друг на друга с такой жадностью, что Филипп сразу понял, что все это время у Ташки, так же, как и у него, никого не было…

Спустя час, когда они, тяжело дыша, валялись на скомканных простынях и смотрели в потолок, Ташка задумчиво прошептала:

— Знаешь, Филашка, я так боялась нашей встречи… вдруг ты за этот год изменился… нашел там другую, и она тебе ближе, чем я… так боялась… — Она умолкла. Филипп протянул руку и погладил ее по волосам.

— Обошлось… Был, правда, один момент, но, слава богу…

Ташка не дала ему договорить, гибко извернувшись и нырнув к низу его живота. И все понеслось по новой…