Да-а-а, приметы нового, не просто современного, а практически не доступного пока еще ни одной другой стране, переплетались не только с древними памятниками (что было вполне естественно для страны с тысячелетней историей), но и с поразительными приметами былой отсталости. Скажем, в одном и том же транспортном потоке все еще можно было увидеть автомобили давно уже не существующей марки „Москвич“ производства семидесятых годов прошлого века и новые электрические „корнеты“ и „Волги-империалы“, в Штатах разлетавшиеся как горячие пирожки. И не только в Штатах. В Европе за русскими авто выстроились очереди длиной в несколько лет. Западные аналоги русских двигателей и электронных систем хотя и не особо уступали русским в качестве, но пока еще стоили в два-три раза дороже, а поставки комплектующих из России на западный рынок были ограничены мощностью их собственных автосборочных производств, хотя она и росла как на дрожжах. Точно так же, практически монополизировав рынок глобальных евразийских перевозок, региональные перевозки русские оставили в ведении железных дорог, по которым все еще бегали архаичные тепловозы. И такая картина наблюдалась по всей стране. Впрочем, все это было вполне объяснимо. Русские шли давно известным путем, которым уже прошло немало стран, например, Франция Наполеона, Германия Бисмарка или сама Россия при своем первом императоре Петре Великом, — глобальный рывок по нескольким стратегическим направлениям при довольно заметном отставании по большинству второстепенных. Ни одна страна мира не обладала и, вероятно, никогда не сможет обладать возможностями одномоментно модернизировать ВСЕ технологические процессы. Что-то всегда отодвигается на тот момент, когда первый рывок в каких-то стратегических областях будет завершен, и тогда высвободившиеся кадровые, финансовые и иные ресурсы можно будет направить на ликвидацию отставания там, где оно не является стратегическим. Кстати, большинство аналитиков до сих пор охватывала оторопь при мысли о том, по скольким направлениям русским удалось сделать рывок сразу.
За спиной тихо зашипел пневмозамок, Клайд обернулся. В кабинет величественно вплыл мистер Рейнард. Да-да, именно так, мистер Рейнард. Не Джо, не господин директор Центрального разведывательного управления США, а именно мистер Рейнард. Во всяком случае, для Клайда. Заметив Клайда, Рейнард поморщился, но из-за его спины уже слышался рокочущий голос шефа, поэтому Рейнард молча повернулся на каблуках и проследовал к бару. Спустя мгновение в кабинет вошел шеф, на ходу что-то продолжая объяснять Стрентону.
— А, Клайд, ты уже здесь, прекрасно!
Клайд внутренне изумился. Похоже, шеф был в хорошем настроении. И это после всего, что они здесь увидели! На него лично все это, наоборот, произвело гнетущее впечатление.
Они прибыли в Москву три дня назад. На очередной саммит „Большой восьмерки“. И это было крайне необычно. В смысле — место проведения саммита. После неоднократных громких фиаско политики вооруженной „защиты малых народов“, когда на карте Европы появилось несколько разложившихся и испражняющихся наркотиками и нелегалами самого криминального пошиба анклавов типа Косово, движение „антиглобалистов“ окрепло и расширилось настолько, что в парламентах нескольких наиболее „продвинутых“ стран даже появились фракции его представителей. Что, впрочем, совершенно не умерило пыл „экстремалов“. Более того, их ряды существенно выросли, поскольку наличие парламентариев придало движению антиглобалистов некую респектабельность, затянув в орбиту их деятельности еще более широкие массы молодежи. В свою очередь „экстремалы“ прекрасно вписывались в сложившуюся систему, обеспечивая „парламентариям“ крайне широкую рекламу, пусть по большей части и скандальную. Впрочем, это тоже было в тему, поскольку заметная часть „парламентариев“ получила свои теплые места под лозунгом того, что без парламентского представительства это движение неминуемо погрузится окончательно в пучину экстремизма, а они-де, получив официальный статус, смогут и представлять интересы „антиглобалистов“ и, являясь, так сказать, их соратниками по борьбе, в определенной мере контролировать их наиболее экстремистское крыло. Все это привело к тому, что у полиции большинства „цивилизованных“ стран оказались совершенно связаны руки, поскольку любые насильственные действия против антиглобалистов-экстремалов тут же вызывали вал возмущенных выступлений, парламентских запросов и гневных интервью.
Короче, просвещенная Европа в очередной раз подняла лапки перед экстремизмом. Так что, дабы не дразнить гусей, последние пятнадцать лет подобные саммиты проводились в самых глухих уголках, отделенных от остальных частей принимающей стороны высокими горами, густыми лесами или широкими реками. Впрочем, это обеспечивало комфортные условия только для руководителей „Большой восьмерки“, а близлежащим городам (а последние лет пять и столицам тоже) доставалось изрядно. Вот почему, когда русские объявили, что очередной саммит пройдет в Москве, это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Еще большее удивление вызвало то, что русские не — выказали ни малейшего намерения стянуть в свою столицу дополнительные полицейские силы или, как у них это было принято раньше, задействовать воинские части. Новый глава русской Императорской службы безопасности заявил, что вполне доверяет штатным правоохранительным структурам столицы, а также „добровольным объединениям граждан“. Как потом выяснилось, он имел в виду стрелковые клубы Национальной стрелковой ассоциации, возникшие после того, как русские либерализовали торговлю оружием. По их закону купить оружие мог только член подобного клуба, уплачивающий взносы и регулярно проходящий тренировки. Так что, в отличие от других стран, количество людей, имеющих оружие, но не умеющих им пользоваться, в России стремилось к нулю. Конечно, с этими клубами тоже не все сразу наладилось. После принятия закона существенная часть подобных клубов тут же попала под влияние криминалитета или, как выяснилось, даже была создана на его деньги.
Но русские правоохранительные органы сработали неожиданно четко, за малейшую провинность впаивая руководителям и владельцам подобных клубов организацию банд и незаконных вооруженных формирований и безжалостно лишая лицензии ни в чем особо не виноватых, но замеченных в связях с криминалитетом. Так что криминальные боссы быстро поняли, что с оружейными клубами повторить тот же финт, что удался с частными охранными фирмами, на этот раз выйдет себе дороже, и быстренько умыли руки. И теперь эти клубы являлись настоящей опорой правоохранительных структур, что было тем более объяснимо, поскольку председателями и инструкторами в таких клубах чаще всего становились бывшие офицеры правоохранительных органов и Вооруженных сил Империи. Так что, несмотря на скептическое отношение Рейнарда (а на что, имеющее отношение к России, он, скажите мне, смотрел не скептически?), Клайд считал это не такой уж и пустой затеей. О чем не преминул заявить Президенту. И пока что все говорило за то, что был прав именно он, а не Рейнард (что, естественно, не добавляло тому хорошего настроения).
— Слышал последние новости, Клайд? Только что передало Си-эн-эн. В одном из районов Москвы, кажется, он называется Приесниа, час назад прошли массовые столкновения антиглобалистов с местным населением. Судя по всему, есть многочисленные жертвы. — Шеф повернулся к Рейнарду: — Похоже, старина, ты все-таки был прав. — Он подошел к бару и нацедил себе из сифона апельсинового сока (это была одна из его маленьких слабостей). — Ну и слава богу. А то я уже начал раздражаться от того, что все как-то чересчур гладко проходит.
Клайд вздохнул. Похоже, у шефа уже просто идефикс — сделать из России врага, который объединит Америку и подвигнет ее на новые свершения. Хотя пока что это удавалось слабо. Несмотря на впечатляющие успехи в экономике, Россия более ничем не демонстрировала свой имперский статус, предпочитая покорно следовать в фарватере международной политики, творимой единственной мировой сверхдержавой. Они сегодня имели больше проблем с Китаем, а если брать „Большую восьмерку“, то с Германией и Японией, чем с Российской империей. Русские даже согласились обложить свой высокотехнологичный экспорт стопроцентной пошлиной, чтобы не обрушивать европейские и американские рынки, хотя это уже не очень помогало. А отказаться от русских технологий уже никто не мог, ибо это означало обречь себя на заметное отставание от конкурентов.